В.С. Боклагова

22 июня 1941 года верховой посыльный из Большанского сельсовета известил нас о начале войны, что фашистская Германия без объявления войны напала на нашу Родину.

На второй день многим молодым мужчинам вручили повестки. Начались проводы всем селом с гармошками, песнями со слезами на глазах. Активисты давали наказы защитникам Родины. Не обошлось и без дезертирства.

Фронт приближался все ближе и ближе к Чернянке. Все школы закрылись, учеба прервалась. Я закончил всего шесть классов, началась эвакуация техники и скота на Восток, за Дон.

Мне с напарником Митрофаном поручили отогнать за Дон 350 голов колхозных свиней. Оседлали лошадей, набрали сумку продуктов и погнали Волотовским грейдером, догнали до села Волотово, поступило распоряжение передать свиней сельскому Совету, а самим вернуться домой.

Началось отступление наших войск по Большанскому шляху и Волотовскому грейдеру, шли наши солдаты изморенные, полуголодные с одной винтовкой на троих.

В июле 1942 года фашисты оккупировали наше село. Танки, артиллерия, пехота лавиной двигались на Восток, преследуя наши войска.

Оккупация

Немецко-фашистские войска запомнятся мне на всю жизнь.

Фашисты не щадили никого и ничего: грабили население, забирали скот и птицу, не брезговали даже личными вещами нашей молодежи. Ходили по дворам жителей, расстреливая домашнюю птицу.

Рубили деревья, яблони груши для маскировки своих автомашин, заставляли население копать окопы для своих солдат.

У нашей семьи фашисты забрали одеяла, мед, кур и голубей, вырубили вишневый сад и сливы.

Немцы своими машинами топтали картофель на огородах, уничтожали грядки в подсобных хозяйствах.

Особо нагло орудовали белофины и украинские бендеровцы.

Нас выселили из дома в погреб, а в нем поселились немцы.

Передовые немецко-фашистские войска стремительно двигались на Восток, вместо их наехали модъяры, которые назначили старостой села Лаврина, а его сына – полицаем. Начался отбор молодежи для работы в Германию.

В эти списки попали и мы с сестрой Настенькой. Но мой отец откупился у старосты медом, и нас вычеркнули из списка.

Всех людей от малого до старого заставили работать в поле. Семь месяцев оккупанты орудовали в наших краях, пороли ремнями всех, кто уклонялся от рабского труда, подвешивали на перекладинах назад руками. Ходили по селу, как разбойники, стреляли даже дикую птицу.

Немцы застали одну девушку в поле, которая шла из Чернянки в Малый Хутор, и в зимнее время насиловали её в скирде до смерти.

Всех жителей Малого Хутора насильно заставляли работать на Волотовском грейдере по очистке его от снега.

Освобождение

В январе 1943 года, после полного разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом, героическими воинами Красной Армии был освобожден Малый Хутор.

Наших воинов-освободителей жители встречали с радостью, с хлебом солью, солдаты и командиры были хорошо одетые, все в белых полушубках, в валенках и шапках, вооруженные автоматами, по Волотовскому грейдеру шли колонны танков. Роты шли колонами с гармошками и песнями.

Но эта радость была частично омрачена большими потерями наших войск под Чернянкой, на кургане, где сейчас находится сахарный завод. Наша разведка не смогла обнаружить притаившихся фашистов с пулеметами на чердаках Чернянского завода растительных масел, и наши войска шли строями в сторону Чернянки, надеясь, что там нет немцев, а фашисты прицельным огнем косили наших солдат и офицеров. Потери были большими. Все дома в Малом Хуторе были заселены ранеными солдатами и командирами.

В нашем доме размещались 21 солдат и офицеры, один из них скончался в нашем доме, остальных увезли в медсанбат.

Мобилизация на фронт

Мобилизация на фронт ребят 1924-1925 годов рождения, которые не успели уйти за Дон с нашими отходящими войсками, и были перехвачены немецкими мотоциклистами, началась сразу после освобождения Чернянского района от немецко-фашистских захватчиков.

25 апреля 1943 года призвали в армию и подростков 1926 года рождения. Мне тогда исполнилось 16 лет и 6 месяцев. В это же время мобилизовали отца для рытья окопов для наших войсковых частей.

Мои родители набили мешок куличами, обваренным мясом и крашеными яйцами. Мы с младшим братом Андреем погрузили продукты на тачанку и рано утром на рассвете отправились в Чернянский райвоенкомат.

Но не тут то было, доехали до крутого яра, что за селом Малый Хутор, где на поле от оврага до Чернянского кургана размещались склады немецких снарядов, эти склады разбомбил немецкий самолет, снаряды массово стали взрываться, а осколки падали дождем на дорогу, по которой мы шли на сборный пункт.

Пришлось изменить наш маршрут движения, пошли Морквинским оврагом, добрались благополучно до военкомата, вдруг налетели немецкие самолеты.

Военком распорядился, всем допризывникам пешим добраться до города Острогожск, там погрузиться в вагоны-товарняки и добраться до города Мурома, где находился пересыльный пункт.

На рассыльном пункте

На рассыльном пункте в городе Муром прошли начальную военную подготовку и приняли Военную Присягу. Изучали 45-ти миллиметровую полевую пушку. После прохождения начальной военной подготовки и принятия присяги нас начали рассылать по воинским частям.

Питание на пересыльном пункте было очень плохое, тарелка супа с двумя горошинами, кусочек черного хлеба и кружка чая.

Я попал в 1517 передвижной зенитно-артиллерийский полк, перед которым стояла задача отражать массированные налеты вражеских самолетов на Горьковский автозавод, который давал для фронта автомобили-полуторки.

Зенитчики дважды отразили налеты самолетов, после чего немцы уже не пытались бомбить автозавод.

В это время к нам на батарею приезжал командующий военным округом полковник Долгополов, который здесь же у орудия присвоил мне звание старшего солдата-ефрейтор, с этим званием я завершил весь свой боевой путь до конца войны, вторым орудийным номером – заряжающим.

Перед отправкой на передовую я вступил в Ленинский комсомол. Комсомольский билет мы носили на груди в пришитых карманах с нательной стороны гимнастерки и очень гордились им.

На передовой

Через месяц нас снабдили новыми американскими 85 миллиметровыми зенитно-артиллерийскими орудиями, отгрузили в эшелон и поездом повезли на фронт для прикрытия передовых позиций от налетов фашистских самолетов и танков.

На пути следования наш эшелон подвергся налетами фашистских самолетов. Поэтому пришлось добираться до Пскова, где находилась передовая своим ходом, преодолевая множество речушек, мосты через которые были разрушены.

Добрались до передовой, развернули свои боевые позиции, и в эту же ночь пришлось отражать большую группу вражеских самолетов, бомбивших наши передовые позиции. В ночное время выпускали по сто и более снарядов, доведя стволы орудий до раскала.

В это время погибли от вражеской мины наш комбат капитан Санкин, тяжелое ранение получили два командира взвода и погибли четыре командира орудия.

Мы их похоронили здесь же на батарее в бурьянах близ города Пскова.

Двигались вперед, преследуя фашистов вместе с пехотой и танками, освобождая города и села России, Беларуссии, Литвы, Латвии и Эстонии. Войну закончили у берегов Балтийского моря у стен столицы советской Эстонии Таллинне, где и давали салют Победы орудийными залпами из боевых орудий.

Я салютовал из 85 миллиметрового орудия десятью боевыми и 32 холостыми снарядами.

Салютовали все воины из своего штатного оружия, из орудий, из карабинов, из пистолетов. Ликование и радость была в течение всего дня и ночи.

В нашей батарее служило много чернянцев: Мироненко Алексей из села Орлика, Илющенко из Чернянки, Кузнецов Николай из с.Андреевка, Бойченко Николай Иванович и Бойченко Николай Дмитриевич из с.Малый Хутор и многие другие.

В нашем орудийном расчете было семь человек, из которых – 4 чернянца, один – белорус, один украинец и одна девушка – татарка.

Жили в сырой землянке у орудия. В землянке под полом стояла вода. Огневые позиции меняли очень часто, по мере передвижения переднего края наземных войск. За два фронтовых года меняли их сотни раз.

Наш зенитно-артиллерийский полк был передвижным. Отступать не приходилось. Все время с боями двигались вперед и вперед, преследуя отступающих гитлеровцев.

Моральный дух солдат и офицеров был очень высок. Лозунг был один: «Вперед на Запад!», «За Родину», «За Сталина!» Разгромить врага,– таков был приказ.И зенитчики не дрогнули, били врага днем и ночью, давая нашей пехоте и танкам двигаться вперед.

Питание на фронте было хорошее, давали больше хлеба, сало-шпик и американскую тушенку, по 100 грамм спирта.

Наш полк на своем счету имел сотни сбитых вражеских самолетов, отражал яростные атаки, вынуждая их возвращаться восвояси, не выполнив боевую задачу.

После окончания войны меня направили в учебную роту по подготовке младших командиров Советской Армии. Через год после окончания учебы мне присвоили воинское звание младший сержант и оставили в этой же учебной роте командиром отделения, затем помощником командира взвода, присваивали воинские звания сержант, старший сержант и старшина, одновременно был комсоргом роты.

Затем нас направили в войска ВНОС (воздушное наблюдение оповещение и связи), которые располагались вдоль берега Балтийского моря на 15 метровых вышках.

В то время ежедневно американские самолеты нарушали наши воздушные границы, я был тогда начальником радиостанции и радиолокационной станции. В наши обязанности входило своевременно обнаружить самолеты – нарушители границы и сообщать на аэродром для принятия ответных мер.

Служить пришлось до 1951 года.

Справа, в нижнем ряду мой дед - Леонид Петрович Белоглазов. Старший лейтенант, участвовавший в великой отечественной до последнего 45 года.

Прошел Волховский, Ленинградский, Калининский, 1-2-3 Прибалтийские, 1-2 Белорусские фронты.
Участвовал в защите Ленинграда; освобождении городов Остров, Псков, Новгород, Рига, Варшава, Гаудзянц; взятии городов Кенингзберг, Олива, Гдыня, Данциг, Франкфурт на Одере, Берлин и многих других.

Уже намного позже, на пенсии, в свободное время решил оставить потомкам свои воспоминания о пережитых на войне годах. По объему воспоминаний набралось на довольно большой рассказ.
Потихоньку рукопись буду переводить в электронный вид и выкладывать в сеть.

"Воспоминаний о войне много...

Я теперь не найду уже дороги в большинство мест, где воевал.
Наверное запомнилось самое яркое, необыкновенное, чего я уже не забуду до конца своих дней."

1 -
В школе № 11 я учился, начиная с года 32-34, с 4 класса. Находилась она тогда по ул. Куйбышева в здании нынешнего Университета. Началась война 1941 года…
Большинство из нас (ребят 10 В класса) обивали пороги райкомов комсомола и военкоматов, досаждая просьбами послать нас на фронт.
Мне и моим одноклассникам Вите Рыбакову и Лёве Лебедеву повезло. В октябре 41г. Нам предложили в Октябрьском РВК написать заявления. Жили мы в ту пору по ул. Кузнечная (Сини Морозовой) № 169, копр. 4 (ныне на этом месте стоит школа).
Нас направили в артиллерийское училище в Сухой Лог. В то время туда было эвакуировано училище из Одессы (О.А.У)
В училище всё было необычно: и солдатская форма с черными петлицами и дисциплина и сами занятия на классных полигонах и в поле.
С фронта и из госпиталей приезжали офицеры солдаты, которые уже понюхали немецкого пороха.
Их рассказы о поражениях нашей армии мы воспринимали как-то не доверчиво:
«Какой может быть успех на фронте, когда нас там нет…»
23 февраля 42 г. мы приняли присягу. Здесь же в училище я вступил в комсомол. Дали мне комсомольский билет - картонные корочки без фотографии, но с печатью.
Выпустилисль мы все трое (я, Виктор, Лёня) где-то в июне месяце в звании лейтенантов.
Весь наш выпуск выстроили на плацу и зачитали приказ о назначении. Виктор направлялся под Москву, Лебедев и я на Волховский фронт. Забегая вперед скажу, что вернулось домой после войны нас меньшая половина выпуска.
Виктору Рыбакову уже на берлинском направлении в 45г. оторвало правую руку. Возвратился он калекой и в 70 г.г. умер.
Судьба Лебедева мне не известна до сих пор.
Мне же за время войны посчастливилось пройти Волховский, Ленинградский, Калининский, 1-2-3 Прибалтийские, 1-2 Белорусские фронты.
Я участвовал в защите Ленинграда; освобождении городов Остров, Псков, Новгород, Рига, Варшава, Гаудзянц; взятии городов Кенингзберг, Олива, Гдыня, Данциг, Франкфурт на Одере, Берлин и многих других.
Во время войны я воевал командиров взвода управления артиллерийской батарей. Все время находился или на НП или в передних траншеях. В обороне мы не стояли практически, а находились в наступлении. И наша бригада относилась к РГК и называлась бригада прорыва. Я уже всех не помню, но очень много погибло нашего брата.
Сам я был контужен (под ногами разорвался тяжелый снаряд) и ранен.
Ранение произошло 27.03.44г. под дер. Волки (под Псковом) на берегу речки Малая Лобянка.
С осколком от мины мне занесло кусок шерсти от полушубка. Рану залечили, он она вскоре открылась. Только в январе 46г. мне сделали операцию в ВОСХИТО уже после демобилизации.
С единственным одноклассником, с которым мне довелось встретиться на фронте это был Соколкин. Встретились мы с ним осенним солнечным днем в лесу под Новгородом.
В последствии не раз я навещал его в блиндаже. Мы сидели на нарах и вспоминали наших товарищей и девчат. Он был рядовой солдат-радист.
Солдатская жизнь не постоянна и особенно во время войны. Вскоре мы расстались - нас перевели на другой участок фронта………..Он не вернулся с войны…
Кто-то из наших соучеников впоследствии говорил, что он застрелился. У него сгорела станция и он побоялся ответственности. В то время ему было 19 лет. Это был высокий. Стройный, чернявый, молчаливый и очень честный парень.

2 -
Воспоминаний о войне много..
Сейчас они удерживаются у меня в памяти ни связаны ни с местом ни со временем - как отдельные картинки далекого прошлого.
Я теперь не найду уже дороги в большинство ест, где воевал.
Наверное запомнилось самое яркое, необыкновенное, чего я уже не забуду до конца своих дней.
Вот дер. Тортолово (Волховский фронт) . Лето. Жара. Мучит жажда. Я ползу через камыш к реке. Идет бой. В коричневой воде болотной реки отражается знойное небо. Я жадно пью теплую воду, зачерпнув ее каской и чувствую как живот надувается всё больше и больше.
А когда полез назад, то в 2х метрах от того места где я пил, увидел труп немца. Он был убит не сегодня…Видимо тоже полз напиться воды. Меня мутит и рвет..
А Вт, после боя зимой наша усталая бригада расположилась в сосновом лесу на отдых. Походные кухни дали в котелки каждому горячу пшенную кашу. Мы едим…и вдруг…из леса выходят немцы…
Они идут во всем немецком обмундировании строем по два, но у каждого из них на фуражке приклеена матерчатая красная полоска (маскировка под наши пейзажи). На груди автоматы Шмайсера. Они явно рассчитывали на русскую беспечность. Идут четко, смело, нахально, прямо через наше расположение. Прошли. Никто их не остановил.
Меня до сих пор мучит совесть - ведь я был уверен, что это немцы, а не партизаны. Почему же я тогда не выскочил вперед и не крикнул: «Halt!»?
… А потом всё таки думаю, что я бы получил первую пулю, а немцы разбежались невредимыми - мы были совершенно не подготовлены к приему этих «гостей».
А совесть всё таки мучит.
А вот 10 сентября 42г. Немец в 4 часа утра начал артподготовку. Все кипит как в котле. Затыкаем от ужаса уши.
За биндажем трупы, лошади с распущенными кишками. Высунуть носа нельзя. Одно спасение - накаты. С потолка сыплется земля, всё трясется, как во время землетрясения. Пробирает понос. Оправляемся в каску и выбрасываем за дверь… Немцы наступают… Духота…
Кое кто не выдерживает…выскакивает из блиндажа и бежит в болото. Выскочил и Паращенко с ручным пулеметом…
Я выбегаю последним - мне не было так страшно, как другим - я просто не понимал - мне такое встретилось впервые…
Я тоже побежал туда, куда бегут все. Но уже никого не было. Вдруг среди багульника я натолкнулся на Паращенко. Он лежал навзничь. Рядом с ним был его ручной пулемет Дегтярёва.
Пробегая мимо, я заметил, как у него стекленеют глаза...
Это был первый погибший солдат моего взвода.
А вот бугор… Наши пушки СУ-100. Тоже лето, или вернее осень. Только что кончился бой. СУ-100 еще горят. Из их люков свисают наши танкисты. Телогрейки на них дымятся…
Мы озираемся, и каждое мгновение готовы встретить врага…и т.д. и т.п.

3 -
Киргиши
Есть трижды проклятое место на р. Волхов - станция и город «Киргиши»
До сих пор там в болоте стоит мертвый лес, без единого листочка. Его можно видать, когда едешь по ж.д. из Москвы в Ленинград. Он высох потому, что его стволы изрешечены пулями и осколками.
До сиз пор местные жители опасаются мин ходить за грибами. И до сих пор в своих огородах выкапывают то проржавевший пулемет, то винтовку, то каску, то кости неизвестного солдата.
Небольшой плацдарм на р. Волхов под Киргишами в 42 г. обстреляли 2 армии (кажется 4 и 58)
Шли очень тяжелые кровопролитные бои, именуемые боями местного назначения. Армии несли колоссальные потери, но не сдавали позиций.
Летом многие километры ветер нес сладковатый запах от гниющих трупов. На болотистой нейтральной полосе стояли всосанные в землю танки, и от башен этих танков было что-то наподобие зимних горок (которые делают детям для катания) только не из снега, а из трупов.
Это раненные (наши и немцы) сползались, ища защиты у подбитых бронированных чудовищ, и там погибали.
Киргиши представлял собой настоящий ад.
Даже ходила на фронте побасенка: «Кто не был под Киргишами, тот не видел войны»
Там на немецкой стороне была роща.
Мы дали ей кодовое название «Слон». Кажется, на карте она весьма отдаленно напоминала слона.
Вот с этой рощей у меня связано очень неприятное воспоминание. Ее то и не могли взять эти две армии. А она, видимо, имела большое тактическое значение. Под Киргиши я попал после мытарств в 5 запасном полку совсем «желторотым» лейтенантом.
Как-то меня вызвал к себе комиссар.
Он сказал: «Ты комсомолец. Твои солдаты все как один подписались добровольцами брать рощу «Слон» Стыдно командиру отставать от своих солдат». И я ответил: «Пишите и меня».
А потом, как я узнал, он вызывал по одному солдату из моего взвода и говорил каждому: «Ваш командир молодой, ему всего 19 лет, но он комсомолец. Он записался добровольцем брать рощу «Слон».А как Вы? Стыдно солдатам бросать своего командира». И все мои солдаты отвечали: «Ну что ж, пишите»
Я до сих пор не пойму, зачем нужно было нас так обманывать?...В то время мы все были одинаковы и пошли бы и так…
Наступление было назначено на следующий день.
Всех нас, добровольцев, вывели на опушку леса. Впереди было болото, а за болотом высотка, где сидели немцы и злополучная роща «Слон».
До 12 часов мы ожидали нашей артподготовки. Не дождались.
Противник изредка обстреливал нас снарядами, но в болоте это было мало действенно. Снаряд глубоко уходил в торф и там рвался, не давая осколков - получался камуфлет.
Где-то в час дня нас подняли в цепи, и повели молчком в атаку.
Было несколько похоже на психическую атаку в кинокартине «Чапаев».
Почему-то в это время мне вспомнилась именно она.
Я шел с винтовкой наперевес (в то время мы еще не все штыки повыкидывали). Посмотрю направо, посмотрю налево, и душа радуется - идет цепь, колеблется, ощетинившись штыками: «Сейчас мы завоюем весь мир».
Было нисколько не страшно. Наоборот, чувствовалась какая то приподнятость, энергия, гордость. Да так и вошли в немецкие траншеи без единого выстрела - заняли высоту и рощу «Слон».
В немецких траншеях было два «фрица», оставленных для охраны позиций, которые играли в блиндаже в карты, нас не заметил, и которых мы взяли в плен.
Остальные ушли в баню.
Видимо немцы не ожидали такой дерзости от русских - атака среди бела дня и безо всякой артиллерийской подготовки

Я не могу описать, что творилось, когда враг очухался…
Мы бежали с высоты, устилая своими телами нейтральную полосу. С неба буквально шел шквальный ливень снарядов и мин. Со всех сторон автоматные очереди сливались в один общий гул. Все смешались. Мы перестали соображать, что твориться, где свои, где чужие.
Только под утро по какой-то дренажной канаве, почти вплавь, весь в болотной жиже, без винтовки и каски я, шатаясь от усталости в почти бессознательном состоянии выполз к своим на опушку леса.
Из многих-многих мне очень повезло - я остался жив.
Роща «Слон» так и не была взята. Она находилась у немцев, пока наши войска обходным маневром не создали им угрозу окружения и не заставили отойти. Но это случилось уже много позднее - году в 43 или даже в 44.

Короткие рассказы ветеранов

В нашем специальном проекте , посвященном годовщине Победы, мы попытались показать две стороны той войны: объединить тыл и фронт. Тыл — это . Фронт — короткие рассказы ветеранов, которых с каждым годом становится все меньше и меньше, и от этого их свидетельства приобретают все большую ценность. Работая над проектом, студенты — участники «Медиаполигона» поговорили с несколькими десятками солдат и офицеров, сражавшихся на фронтах Великой Отечественной. К сожалению, в журнале поместилась лишь часть собранного материала — полные стенограммы фронтовых историй вы можете прочитать на нашем сайте. Память о том, что пережили те, кому довелось воевать на той войне, не должна уйти вместе с ними.

1923 года рождения. На фронте с сентября 1941 года, в июле 1942 года был ранен, в октябре того же года контужен. Войну закончил капитаном в 1945 году в Берлине.

22 июня — Первый день войны… Мы узнали о ней только вечером. Я жил на хуторе. Телевизора тогда еще не было, радио не было. Да и телефона у нас тоже не было. К нам на коне человек приехал и нарочным сообщил, что началась. Мне тогда 18 было. В сентябре забрали на фронт.

Земля — Война — это не только боевые действия, а без перерыва страшный каторжный труд. Чтобы ты остался живой, надо залазить в землю. В любых случаях — мерзлая она, болотистая ли она — надо копать. Для того чтобы копать, для того чтобы все это делать, надо ж еще и покушать, правда? А тылы, которые снабжали нас продовольствием, часто подбивали. И приходилось день-два-три не пить, не кушать ничего, а все равно выполнять свои обязанности. Так что там жизнь совершенно другая. Вообще во время войны не было такого, чтоб думал что-то. Не мог. Да ни один человек, наверное, не мог. Невозможно думать, когда сегодня ты есть, а завтра тебя нет. Нельзя было думать.

Николай Сергеевич Явлонский

1922 года рождения, рядовой. На фронте с 1941 года. Был тяжело ранен. В сентябре 1942 года выписан из госпиталя и комиссован по ранению.

Трупы — Пригнали ночью в деревню Ивановское, от Волоколамского три километра. Ночью привезли, а там нет избы, чтоб погреться, — все развалено, хотя и не сожжено. Идем ночевать в лагерь, он в лесу. И кажется ночью, что под ногами корни, как будто на болоте. А утром встали — это все убитые навалены. Вся деревня завалена кругом, и еще свозят. И ты вот смотришь на трупы и ничего не чувствуешь. Там психология меняется.

Первый бой — В первый раз услыхал завывание мины… Первый раз, а уже знаешь, как это. Она воет, а звук такой приятный. А потом рванет. Думаешь, вся земля развалилась. И так хочется в эту мерзлую землю провалиться! Каждый раз так после приказа «В бой!». Но били не по нам, а по двум танкам, где все солдаты и скопились. Так что почти все пулеметчики живы остались. Мы потом забрались в окопы. Раненые — «Помогите!» — стонут, а как ты поможешь, если в лесу? Холодно. Сдвинь его с места — еще хуже. И добивать — как, если шесть человек всего осталось? Очень быстро привыкли к мысли о том, что всю жизнь будет война. Жив остался сам, а сколько убитых — сотня или две — неважно. Перешагиваешь — и все.

Ранение — Меня самого как ранили? Мы минное поле разминировали. К танку прицепили волокушу — здоровый такой прокат. Два человека на танке, а три — на плите, для тяжести. Танк только двинулся — и на мину. Я не знаю, как жив остался. Хорошо еще не-далеко отъехали — раненые замерзают все обычно: никто спасать на минное поле не полезет. До ранения так 36 дней воевал по счету. Это очень долго для фронта. У многих были только сутки.

В 1940-м его призвали в армию, в зенитно-артилле-рийский полк, дислоцирующийся под Ленинградом. После учебки назначили командиром боевого расчета, в этой должности он и прослужил всю войну.

Калибр — В мае 1941 года наш полк перевели на боевые позиции. Постоянно отрабатывали учебные боевые тревоги. Тогда многие стали задумываться: не к добру это, неужели близко война? Скоро нас подняли по тревоге, которая не была учебной. Затем перебросили на оборону ближних подступов к Ленинграду. Неразбериха царила порядочная. Мне, специалисту по зениткам среднего калибра, дали маленькую сорокапятку. Я-то в ней быстро разобрался, но после встретил ополченцев, которые не знали, что делать с моей зениткой.

Доброволец — Как-то командиры построили взвод и спросили, есть ли добровольцы на оборону Невского пятачка. Туда посылали только добровольцев: идти на Невский пятачок — значит на верную смерть. Все молчат. А я был комсоргом, надо было подавать пример… Вышел из строя, а за мной — весь мой расчет. Но до Невского пятачка еще надо было добраться. Немцы переправу обстреливали постоянно, до берега, как правило, добирались не более трети солдат. Мне на этот раз не повезло: в лодку угодил снаряд. Тяжело раненный я попал в госпиталь. Что случилось с остальными ребятами, я не знаю, наверняка погибли.

Блокада — Мы тоже попали в блокаду. Кормили нас почти так же, как ленинградцев: выдавали в день по три сухаря и жидкую похлебку. Солдаты пухли от голода, сутками не вставали, поднимались с лежанок только по тревоге, страшно мерзли: зимнего обмундирования выдать нам не успели, жили в продуваемых палатках. Землянку там не построишь — болота.

Снег — Снега в тот год было столько, что даже гусеничный трактор, который тащил зенитку, не мог пройти. Сил пилить доски или копать снег не было — подкладывали под гусеницы трактора и под колеса пушки замерзшие трупы немецких солдат.

Новичок — Как-то к нам прислали совсем молодого лейтенанта: необстрелянный, мальчишка совсем. Вдруг яростная атака врага! В это время я лежал в шалаше после ранения с перебинтованной грудью, больно было даже дышать, не то что шевелиться. Слышу, что новый командир теряет ситуацию, делает ошибки. Тело болит, но душа сильнее — там же ребята гибнут! Выскочил, в пылу обложил матом лейтенанта, кричу солдатам: «Слушай мою команду!» И послушались ведь…

Евгений Тадэушевич Валицкий

Лейтенант, командир взвода 1985-го артиллерийского полка 66-й зенитной дивизии 3-го Белорусского фронта. На фронте с 18 августа 1942 года. Закончил войну на берегу залива Фриш-Гаф (теперь это Калининградский залив).

Любимчики — И на войне по-всякому бывает: есть любимчики, есть нелюбимчики. При переправе через реку Неман привилегированной была 3-я батарея под командованием капитана Быкова. Одно дело — поставить отряд стоять у самой воды, где обязательно сразу попадаешь в воронку, и совсем другое — поставить чуть дальше, где есть шанс остаться в живых.

Проверка — Существовало такое правило: для подтверждения того, что самолет сбили, нужно было получить не менее трех подтверждений от командиров пехотных батальонов, которые якобы видели, что самолет был сбит. Наш капитан Гарин никогда не посылал проверять. Он говорил так: «Ребята, если сбили — значит самолет уже не полетит. Что там бегать заверять? Может, сбила не эта батарея, а другая — кто там знает».

Образование — Десять классов школы спасли мне жизнь. Нас собрали под Оренбургом и объявили: «У кого 7 классов — шаг вперед, 8 классов — два шага, 9 — три, 10 — четыре». Таким образом меня отправили в офицерское училище в Уфе, в то время когда шла битва под Сталинградом.

Понимание — Когда прошел войну, я понял, что любой по-настоящему честный человек заслуживает уважения.

Иголки — С фронта разрешали посылать посылки. Некоторые целые вагоны присылали. Другие разбогатели на том, что иголки швейные переправляли в мастерские: иголок же в Германии было много, а у нас не хватало. А я не любил все эти военные трофеи. Взял только настенные часы из квартиры немецкого генерала и огромную пуховую перину, половину пуха из которой отсыпали.

Александр Васильевич Липкин

1915 года рождения. На фронте с 1942 года. Отправился на войну прямо из лагеря для репрессированных в Якутии. Был ранен под Ленинградом. Сейчас живет в Череповце.

Предатели — В 43-м нас увезли на озеро Ладожское. Дали по одной винтовке на двоих. И по пять патронов на человека. И у нас тут измена получилась: оказывается, командиры немцами были — у нескольких документы двойные. Арестовали 43 человека, а убили только одного.

Врачиха — А самолет как полетел, да бомбу как бросил — нас и раскидало. Я отлетел в сторону. Когда проснулся — уже в больнице. Рядом была врачиха. Вот такая вот молоденькая девушка. Идет рядом с носилками и говорит: «Этого в морг!» А я слушаю и отвечаю: «Девушка, я ведь еще живой!» Она взяла да упала.

Стахановец — У меня все было выбито, калека был. А потом три месяца меня полечили — и в шахту, работать. Забойщиком. Стахановец был — первый в Кемерове! Я только одно знал — работу. Приду домой, поем, посплю и опять иду в шахту. По 190 тонн угля давал. Вот тут-то в стахановцы и попал. Потом, когда в Якутию возвращался к семье, проехал по удостоверению стахановца. И никто врагом меня не считал больше.

Леонид Петрович Коновалов

Родился в 1921 году в Донецке. В армии с 1939 года, с начала Финской кампании. С 1941 года — старший лейтенант. В сентябре 1942-го контужен в боях за Сталинград. Демобилизовался в апреле 1947 года.

Награждение — Любимый комиссар Захаров погиб во время награждения. Он сказал речь, завершил своей любимой фразой: «Славяне, вперед!», стал награждать бойцов…Точное попадание немецкой мины оборвало его жизнь. Но эту фразу его мы всегда вспоминали, когда ходили в атаку.

Анатолий Михайлович Ларин

1926 года рождения. На фронте с 1943 года. Служил во 2-й польской армии, 1-м танковом Дрезденском Краснознаменном корпусе ордена «Крест Грюнвальда». Количество наград — 26, в том числе Серебряный крест. Демобилизовался в 1950 году младшим сержантом.

Дезертир — В первые годы войны я потерял родителей и брата. Мы с младшей сестрой вдвоем жили. А когда в 43-м меня на службу забрали, двенадцатилетняя девчонка осталась совсем одна. До сих пор не знаю, как она выжила. Меня, как и положено, сначала на учебу отправили. Учился хорошо, командир за пятерки-четверки обещал отпуск перед службой дать, но так я его и не дождался. Подумал-подумал, да и убежал — с сестрой попрощаться. Сижу дома на печи, на баяне играю, за мной приходят, говорят: «Ну что, дезертир, пошли!» А какой я дезертир? Нас потом, как оказалось, таких человек двадцать набралось. Отругали и по своим
ротам отправили.

Поляки — По распределению попал в польскую армию. Очень сложно было вначале. Я ведь даже языка не знал. Мы, русские солдаты, не понимали, что нам говорят, чего от нас хотят. Командир-поляк в первый день все утро ходил да орал: «Побудка!» Мы думали, он ищет чего, а он подъем командовал. С поляками и в церковь ходили, и молились по-их, по-польски, конечно. Верить не верили, а молиться приходилось.

Пулемет — Что скажут, то и делаем. По приказу только и жили. Вот за оружием скажут нырять — ныряем. И я нырял. Переправлялись по реке, уже когда к Германии подходили. На плоту шесть человек было. Снаряд попал. Нас, естественно, перевернуло. Меня контузило. Плыву кое-как, в руках пулемет — ко дну тянет, ну я его и бросил. А когда до берега доплыл, меня обратно отправили — за пулеметом.

Будущее — Страшно тогда было. Сидели с товарищем в окопе, думали: хоть бы только руку или ногу оторвало, только бы пожить немного, посмотреть, как оно после войны будет.

Танк — Смерть совсем рядом ходила, бок о бок с каждым из нас. Я танковым наводчиком был, мне во время одного из боев руку ранило осколком, шрам остался. Управлять танком я больше не мог, командир меня с танка и выгнал. Я ушел, а танк взорвали. Погибли все, кто был в нем.

Пленные — Война войной, а простых солдат, пленных немцев, было по-человечески жалко. Больше всего мне запомнился один парнишка. Молодой, мальчик совсем, сам к нам сдаваться пришел: я, мол, жить хочу. Ну а куда нам его? Не с собой же брать. И оставлять не положено. Расстреляли. Я до сих пор глаза его красивые помню. Пленных тогда было достаточно. Если идти не могли, их прям на дороге расстреливали.

Жизнь врагов — Когда уже в Германии были, подходили к Берлину, впервые за годы войны увидели, как живут враги. А жили они куда лучше нашего. Что сказать, если у них даже деревянных домов не было. Когда спрашивали, что я там видел, я отвечал все как есть. Меня к начальству: «Да за такие слова и под трибунал можно!» Правительство тогда очень боялось нашей правды.

Тамара Константиновна Романова

Родилась в 1926 году. В 16 лет (1943 год) попала в партизанский отряд, действовавший на территории Белоруссии. В 1944 году вернулась домой в Орел.

Девчонка — Я была таким же рядовым бойцом, как и все, никаких скидок на возраст не было. Нас вызывали, давали задание и сроки выполнения. Например, нам с подругой надо было сходить в Минск, передать информацию, получить новую, вернуться через три дня и остаться в живых. А как мы это будем делать — наша забота. Так же как и все, стояла в карауле. Сказать, что мне, девчонке, было страшно в ночном лесу, — ничего не сказать. Казалось, что под каждым кустом прячется враг, который вот-вот начнет атаку.

«Языки» — Вот мы и задумались, как бы нам взять в плен такого немца, чтобы выложил все. Немцы в определенные дни ходили в деревню за продуктами. Ребята мне ска-зали: ты красивая, по-немецки говоришь — иди, завлекай «языка». Я попыталась мяться, стесняться. А мне: заманивай — и все! Я девица была видная, стройная. Оглядывались все! Оделась как девушка из белорусской деревни, встретила фашистов, заговорила с ними. Это сейчас легко рассказывать, а тогда душа в пятки от страха уходила! Все же заманила их туда, где ждали ребята-партизаны. Наши «языки» оказались очень ценными, график движения поездов знали наизусть и сразу все рассказали: испугались очень.

Евгений Федорович Доильницын

Родился в 1918 году. Войну встретил рядовым срочной службы в танковой дивизии. Отвечал за артиллерийскую поддержку танков. На фронте с июня 1941-го. Сейчас живет в Новосибирском Академгородке.

Армейский человек — Танки шли днем немецкие, а мы шли по обочине ночью — отступали. Если ты сегодня живой — это хорошо. Шли по приказу, не раздумывая. И дело не в «За Родину, за Сталина!» — это просто воспитание было такое. Человек армейский не прятался никуда: если ему говорили вперед идти — вперед идет, на огонь идти — на огонь идет. Это потом только, уже когда немцы отступили и мы добрались до Волги, — вот тут началось новое пополнение войск. Новые солдаты уже дрожали. А нам просто некогда было думать.

Шпион — Начали нас учить, как патроны вставлять. А так как стрельбу в школе проходили, я начал ребятам-наводчикам объяснять, что и как. А взводный подслушал — спрашивает: «А откуда вы это знаете?» Мол, не шпион ли? Шпиономания была такая, что… Я говорю: «Нет, не шпион, просто в школе интересовался». Учеба закончилась, меня тут же поставили командиром орудия.

Алкоголь — А в одном из городов был спирто-водочный завод, и ребята там все перепились. Воспользовавшись случаем, немцы их всех перерезали. С тех пор вышел приказ по фронту: категорически запрещалось пить. А нам, как гвардейским частям, выдавалось по 200 грамм водки. Кто хотел — пил, кто-то на табак обменивал.

Анекдот — Направили в Главное артиллерийское управление. Иду туда пешочком, хромаю: больно было наступать на ногу. Впереди солдатик идет. Он мне, я ему честь отдаю. Потом идет капитан какой-то — не доходя до меня, мне честь отдает, я ему отдаю. А тут майор какой-то идет и, не доходя до меня, шага три строевым и честь отдает. Я думаю: что за чертовщина! Поворачиваю назад — а позади меня идет генерал! Анекдот получился. Я повертываюсь, тоже ему честь отдаю. Он спрашивает: «Что, из госпиталя?» — «Так точно!» — «Куда идете?» — «В артиллерийское управление!» — «И я туда же. Пойдемте, стало быть, вместе. Когда начал войну?» — «Да с первого дня, в 12 часов нам зачитали приказ — и в бой». — «А, ну тогда живой останешься».

Овчарка — Перебрались мы в Волосово под Ленинградом. Был там интересный случай. Я в тот день был дежурный по КП. Утром подходит какой-то тип с собакой. Просит у часового позвать офицера. Я выхожу, спрашиваю: «В чем дело?» — «Вот собаку притащил. Возьмите ее себе и расстреляйте». — «А что такое?» — «Жену всю искусала». И поведал он мне такую историю: эта собака была в фашистских женских лагерях и была натренирована на женщин, и если кто-то подходит к ней в юбке, она сразу рычит. Если в брюках — сразу смирнеет. Я посмотрел — немецкая овчарка, хорошая. Думаю: будет служить нам.

Табуретка — Однажды я послал ребят в немецкий концлагерь: сходите, а то у нас даже сидеть негде, может, найдете что-нибудь. И они оттуда притащили две табуретки. И что-то мне посмотреть захотелось: перевернул я табуретку, а там написаны четыре адреса: «Мы находимся в таких-то лагерях под Ленинградом, я такой-то, нас, парашютистов, выбросили в тыл немцев и забрали в плен». Один из адресов был ленинградский. Я взял солдатский треугольничек, отправил письмо с информацией, да и забыл про него. Потом раздается звонок из Стрельны. Вызывают меня к майору НКВД. Там меня допросили про то, откуда информация. В итоге попросили отправить доски с надписями. Поговорили с майором, он мне сказал, что это была специальная диверсионная группа выброшена, и никаких сведений от нее не поступало, это были первые известия — на табуретке.

Союзники — Очень помогли, особенно в начале. Очень много помогали транспортом: «студебекеры» все таскали на себе. Продукты — тушенка, до того мы ее объелись под конец войны, что потом уже только верхушку с желе съедали, а остальное выбрасывали. Гимнастерки американские были. Еще ботинки были из буйволовой кожи, на подошве прошитые, им сносу нет. Правда, они узкие были и не под русскую крупную ногу. Так с ними что делали? Перешивали.

Илья Вульфович Рудин

Родился в 1926 году. Когда Илья был маленьким, его мачеха что-то напутала в документах с датой рождения, и в ноябре 1943 года его призвали в армию, хотя реально ему было всего 17 лет. Войну закончил в конце 1945 года на Дальнем Востоке. Сейчас живет в городе Михайловск Ставропольского края.

Дальний Восток — Нас отправили на восток, на борьбу с Японией. И это было счастье. А может, несчастье. Не жалел ли я, что не на запад? В армии не спрашивают. «Вам там место» — и все.

Зрение — Мне уже после врач говорит: «Как вас держали в армии, вы же ничего не ви-дите?» Зрение у меня было минус 7. Вы себе представляете, что такое минус 7? Я же мушку бы не увидел. Но сказали «надо» — значит надо.

Корейцы — Китайцы хорошо встречали. А еще лучше — корейцы. Не знаю почему. Похожи они на нас. После того как мы захватили последний город, Янцзы, нам сказали: теперь месяц отдыхайте. И мы месяц просто ничего не делали. Спали и ели. Мальчишки еще были. Всем по двадцать лет. А что еще делать? С девчонками только встречаться…

Савелий Ильич Чернышев

Родился в 1919 году. В сентябре 1939-го окончил военное училище и стал командиром взвода 423-го артиллерийского полка 145-й стрелковой дивизии в Белорусском особом военном округе. Война застала его дома, в отпуске. Закончил войну под Прагой.

Родители — После Курской битвы я успел заскочить домой. И увидел картину из песни «Враги сожгли родную хату»: место, где была изба, поросло бурьяном, в каменном погребе ютилась мать — а связи с ней с 1942 года не было. Переночевал я тогда у соседей в погребе, попрощался с матерью и ушел обратно на фронт. Потом под Винницей уже получил сообщение, что мать умерла от тифа. А вот отец, который также ушел на фронт, был контужен и проходил лечение в Сибири, так там и остался. После войны он меня нашел, но прожил недолго. Он жил с женщиной-вдовой, потерявшей на войне мужа.

Операция — Когда меня ранило, я в воздухе сделал сальто и очутился в ровике. Сразу отказали правая рука, нога и речь. Немцы наступают, а нас — трое раненых. И вот нас с разведчиком вытянули связист и начальник разведки — левой рукой. Потом меня уже отправили в армейский полевой госпиталь в Перемышле. Там сделали операцию на черепе, причем без наркоза. Меня привязали ремнями, хирург общался со мной, а боль была нечеловеческая, аж искры из глаз летели. Когда достали осколок, мне дали его в руку, и я потерял сознание.

Сергей Александрович Чертков

Родился в 1925 году. На фронте с 1942 года. Работал на узле полевой связи особого назначения (ОСНАЗ), который обеспечивал обмен информацией между штабом Жукова и подразделениями армии. Обеспечивал связь во время подписания акта о капитуляции Германии.

Капитуляция — Подписание акта проходило в полуразрушенном здании училища в пригороде Берлина. Сама столица Германии была в руинах. С немецкой стороны документ подписывали представители сухопутных войск, авиации и флота — фельдмаршал Кейтель, генерал авиации Штумпф и адмирал Фриденбург, от Советского Союза — маршал Жуков.

Борис Алексеевич Панькин

Родился в 1927 году. Призван в армию в ноябре 1944 года. Сержант. На фронт не попал.

Победа — Школа сержантского состава была в Бологом. Это уже 1945 год. 9 Мая встретили особо. Восьмого ложились — все нормально, а девятого сказали: «Война кончилась. Мир! Мир!» Что было — это не рассказать! Все подушки летали до потолка минут двадцать-тридцать — необъяснимо, что было. У нас командиры были строгие, но очень порядочные. Нас успокоили, сказали: никакой зарядки не будет, водные процедуры и потом завтрак. Сказали, что сегодня занятий не будет, будет строевой смотр. Потом ни с того ни с сего объявили, что поедем на железную дорогу, охранять: делегация во главе со Сталиным едет в Берлин, и всю дорогу от Москвы до Берлина охраняли войска. В этот раз попали и мы. Это было в августе месяце 1945 года. Хотя месяц-то и самый жаркий, но было холодно — замерзали…
Участники проекта: Инна Бугаева, Алина Десятниченко, Валерия Железова, Юлия Демина, Дарья Климашева, Наталья Кузнецова, Елена Маслова, Елена Негодина, Никита Пешков, Елена Смородинова, Валентин Чичаев, Ксения Шевченко, Евгения Якимова

Координаторы проекта: Владимир Шпак, Григорий Тарасевич

Сукнев Михаил Иванович

Записки командира штрафбата. Воспоминания комбата 1941–1945

Тимофеев Алексей

«Ты сердце не прятал за спины ребят…»

Одним из таких командиров, о которых сложена популярная песня «Комбат», и был автор этой книги Михаил Иванович Сукнев. С ним меня познакомил в августе 2000 года сотрудник мэрии Новосибирска Олег Владимирович Левченко, ценитель военной истории. «Сукнев - легендарный человек, исключительная, яркая личность, - рассказал мне Олег. - Больше трех лет был на передовой, несколько раз ранен. А в каких невероятных переделках участвовал! Чего стоят только схватка с баварцами, бои на Заволховском плацдарме, штурм Новгорода, четыре месяца командования штрафбатом…»

О штрафбате и общении с бандитами из «Чёрной кошки» Михаил Иванович потом скажет: «Надо бы пропустить это в печать. Интересно и поучительно для других командиров батальонов, как надо вести себя с таким контингентом в боях. Стыдно было смотреть телефильм «ГУ-ГА» Одесской киностудии о штрафниках. Ничего подобного у нас и близко не бывало!»

М. И. Сукнев был награжден двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны 1-й и 2-й степени, двумя орденами Красной Звезды, многими медалями, среди которых медаль «За отвагу» и две медали «За боевые заслуги». Но из своих наград больше всего ценил два ордена Александра Невского, которым награждались офицеры от командира взвода до командира дивизии «за проявление, в соответствии с боевым заданием, инициативы по выбору удачного момента для внезапного, смелого и стремительного нападения на врага и нанесения ему крупного поражения с малыми потерями для своих войск…». То есть сходное с тем, что совершил в 1240 и 1242 годах в битвах со шведами и немецкими рыцарями князь Александр Невский, ободрявший свою дружину словами: «Не в силе Бог, но в правде».

Образ святого благоверного князя пришлось вспомнить советским партийцам-атеистам летом 1942-го, когда армия Паулюса уже выходила к Волге… Орден Александра Невского был учрежден 29 июля 1942 года. В Великую Отечественную войну этим орденом было награждено более 42 тысяч офицеров Красной армии, но награжденных им дважды - всего несколько десятков человек.

Довольно странно, но изображение ордена Александра Невского всегда тиражировалось в печати гораздо реже рисунков и фотографий других орденов. А ведь многие специалисты считают этот орден самым красивым из всех орденов СССР. Его знак изготовлялся из серебра, пятиконечная звезда с золотыми ободками покрывалась рубиново-красной эмалью. На круглом окованном щите - рельефное изображение Александра Невского. Щит окаймлен лавровым позолоченным венком. Позади щита скрещены позолоченные бердыши. Внизу - меч, копьё, лук, колчан со стрелами.

Первый из врученных М.И. Сукневу орденов Александра Невского имеет номер 12009.

Весь день в том далеком уже 2000 году я записывал на диктофон воспоминания 80-летнего ветерана. Вскоре в журнале «Слово» был опубликован очерк о комбате. Этот материал, видимо, разбередил память Михаила Ивановича, и он прислал из Новосибирска большой конверт, где было письмо с хорошим отзывом и замечаниями, а также рукопись с более подробным изложением своей фронтовой биографии. До этого М.И. Сукнев много лет работал над книгой о событиях Гражданской войны в Сибири, участником которой был его отец. Но о боях Великой Отечественной Михаил Иванович не писал. Как видно из рукописи, слишком тяжел был груз пережитого… «Оборона - малая земля. Страшней черта и всех нечистых. И даже смерти, которая минует тебя ежедневно, отчего ты стынешь душой - леденеет сердце. И ты уже не ты, а кто-то иной, инопланетянин…»

Лучшие силы, молодость и здоровье комбата Сукнева были отданы тем страшным боям с жестоким и сильным противником. Михаил Иванович писал: «На свою самореабилитацию мне понадобилось двадцать с лишним лет… Я дожил до сих годов, и то достаточно…» Военная карьера, стремительная поначалу, от выпускника военного училища до командира стрелкового батальона, не состоялась. «В 1953 году, - сообщал Михаил Иванович, - меня вновь призвали в армию на двухгодичные курсы командиров полков, планировали на учебу в академию, но обе медкомиссии я не прошел…» Лишь в 2000 году, ко Дню Победы, майор в отставке М.И. Сукнев вместе с другими ветеранами получил очередное воинское звание, стал подполковником.

Михаилу Ивановичу выпало воевать на Волховском фронте. В своих мемуарах командовавший этим фронтом маршал К.А. Мерецков писал: «Я редко встречал местность, менее удобную для наступления. У меня навсегда остались в памяти бескрайние лесные дали, болотистые топи, залитые водой торфяные поля и разбитые дороги…» Воевавший здесь немецкий полковник X. Польман вспоминал: «Тяжелые и чреватые большими потерями оборонительные сражения продолжались три суровых зимы и два лета… 900 дней солдаты из всех немецких земель, а с ними испанцы, фламандцы, голландцы, датчане, норвежцы, латыши и эстонцы боролись здесь против жестокого врага, преодолевая тяжелые климатические и природные условия. Пережитые испытания оставили неизгладимый след в памяти каждого из них. Однако… послевоенная литература по истории войны отводит ему (Волховскому фронту. - А. Т. ) очень мало места…»

Бывшему комбату М.И. Сукневу также больше памятно не победоносное наступление в Прибалтике в 1944-м, а изнурительное до сверхпредела окопное противостояние нашествию оккупантов на суровой Новгородской земле.

Поколение М.И. Сукнева, поколение победителей, еще щедро зачерпнуло былинной силы старой Руси, перед которой в конечном итоге не устояла немецкая, по-европейски отлаженная машина. А причина слабости и неготовности советских командиров начала войны - не только в репрессиях 1937 года, но и в революционном терроре 1917-го, когда офицеров солдаты и матросы расстреливали и сбрасывали с борта кораблей… Традиции были порушены, в отличие от той же Германии, где офицерский корпус хранил вековые прусские устои.

Был взорван храм Христа Спасителя, воздвигнутый прежде всего как памятник победителям Отечественной войны 1812 года с именами героев на мемориальных плитах. В церкви Рождества Богородицы над могилами Пересвета и Осляби, героев Куликова поля, до конца 1980-х годов грохотал компрессор завода «Динамо». Были вскрыты и осквернены мощи святого князя Александра Невского…

Вот что пишет в статье «О готовности Красной армии к войне в июне 1941 г.» историк А. Филиппов:

«Не исследован вопрос - какой опыт современной войны (кроме Гражданской) мог получить наш высший комсостав 30-х годов (в том числе и репрессированный), служа с окончания Гражданской войны до 1937 г. в нашей малочисленной, отсталой тогда, территориально-кадровой армии, в которой кадровых дивизий было два десятка (26 %) на двадцать военных округов (во внутренних округах их не было вообще), армейских управлений не существовало с 1920 по 1938 г., крупные маневры начали проводиться только в 1935–1937 гг. и т. п.

Беда в том, что Красная армия так и не успела стать кадровой ни в 1936, ни к 1938, ни к июню 1941 г. С 1935 г. она развивалась экстенсивно, увеличивалась в пять раз - но все в ущерб качеству, прежде всего офицерского и сержантского состава…

Войска были плохо обучены методам современной войны, слабо сколочены, недостаточно организованы. На низком уровне находились радиосвязь, управление, взаимодействие, разведка, тактика…» (Военный вестник (АПН). 1992. № 9.)

О предвоенных репрессиях в армии хорошо известно, а многие ли знают вышеуказанные факты?

…Михаил Иванович Сукнев - из тех сибиряков, чье участие на фронтах Великой Отечественной имело решающее значение. Сибиряки - это отмеченные и немцами, и нашими полководцами самые стойкие полки и дивизии в 1941-м под Москвой и в 1942-м под Сталинградом. Это А. И. Покрышкин, первый и единственный в годы войны трижды Герой Советского Союза.

Сам Сукнев, с его глазомером, реакцией и бесстрашием, несомненно, мог стать одним из выдающихся

Алтай – благодатный край. Одни называют его золотым, от алтайского слова “алтын”, что в переводе “золото”. Другие зовут его превосходным от тюркского корня “Ал”. В переводе “превосходный” или “лучший”. Это лазурный край, неслучайно художники, видят его голубым. На территории Алтая смогли бы разместиться Московская, Ленинградская, Тверская и Тульская области, и еще бы осталось место для средних европейских государств. Этот благодатный край еще с давних пор называли Российской Швейцарией. На Алтае есть все: и горные луга с зачаровывающим разнообразием, и черноземы, ни в чем не уступающие украинским, и особые леса (два ленточных бора, простирающиеся с Юга на Север более чем на 400 км.), и реки. О реках нужно сказать особо. Обь – одна из самых больших рек Сибири, берет свое начало на Алтае от слияния двух рек, Бии и Катуни, которые в свою очередь спускаются с ледников Алтайских гор. Катунь не только катит воду, но и валуны до полтонны. Гудит так, что никакой шум морского прибоя с ним не сравнится. Дикая первозданная природа. На левом берегу можно видеть на водопое и оленей, и косуль, и баловство медведей. “Жемчужина, гордость Сибири, сказочный край” – так отзываются об Алтае те, кто хоть раз побывал и почуствовал его притягательную силу. Расстался я с моей малой Родиной более 60 лет назад, но несмотря на столь продолжительный срок, душевные чувства к родному краю не только не уменьшаются, а наоборот, приобретают весомые качества. Эти строки подчеркивают то, кто ты есть, кто в тебя заложил те моральные и физические силы для служения Отечеству. Алтай – моя Родина.

ВОЙНА

В конце первого полугодия 3–го курса Барнаульского педучилища я перевелся на заочное отделение и пошел работать в школу учителем. Заключительную экзаменационную сессию и экзамены сдавал индивидуально. Причина состояла в том, что в конце июня должно было состоятся совещание – встреча молодых учителей. В районе я оказался самым молодым по возрасту и должен был поехать на это мероприятие. Сдав все экзамены, я вернулся в отчий дом на станцию Калманка 22 июня 1941 года. Утро было теплым, солнечным, безветренным. Люди отдыхали. Ничего, кажется, не предвещало беды. Но примерно с 12 часов (по московскому 8 утра) у начальников и их окружения сменилось настроение, и это бросалось в глаза. Власти уже знали о начале войны. Стали оповещать население о том, чтобы к 16 часам (12 часов по московскому времени) собирались у сквера вокзала на очень важное сообщение правительства. В 16 часов из установленных радиоприемников прозвучала речь Молотова (министра иностранных дел) о том, что Германия внезапно, без объявления войны напала на Советский Союз. Страшное известие. На лицах страх, озабоченность и даже удивление. Как же так, ведь есть же договор? Если 22 июня после сообщения было удивление, непредсказуемость, страх, то 23 июня на площади около школы с утра уже было множество людей. Первый мобилизационный призыв военнообязанных первой очереди. Такое продолжалось несколько дней. Потом отправлялись в Армию уже партии поменьше.

Проводы вообще тягостное зрелище. Проводы же на войну — зрелище жуткое. Успокаивающие речи мужчин и плач женщин. У нас, молодежи, которая была воспитана чувством высокого патриотизма и лозунгами “врага разобьем на чужой земле, малой кровью, мощным ударом” уныния было вначале мало. Но на уме было: а вдруг война закончится без нас?! Почему не призывают нас? С этим вопросом нас несколько человек обратились к работнику военкомата. Ответ был категоричным: «Не мешайте работать. Когда надо будет – вызовем». Время шло, а повестки все не было. Начали приезжать эвакуированные женщины, дети. Их рассказы о пережитом, о том, что творили фашисты, вызывало возмущение, но в большей степени был гнев и ненависть к врагу. Среди эвакуированных оказалась одна учительница. И это вызвало радость среди учителей. Хоть немножко, но уменьшалась нагрузка.

Вести с фронта продолжали поступать нерадостные. Фашисты продолжали захватывать все новые и новые территории. Пришли первые похоронки (извещения о гибели в боях за Родину). Изменялись отношения между людьми. Прекратились всякие ссоры и склоки. Работа, работа и работа. В работе находили и выполнение долга, и удовлетворение. Радость была лишь тогда, когда приходили сводки об успехах на том или ином участке фронта. Шел третий месяц войны. Вести приходили все хуже и хуже. В августе пришла повестка отцу. Его напутствие: “Пока тебя не призвали — на тебе семья. Остаются мать и трое детей, младшему 4 года”. Отцу шел пятый десяток лет. Мужчин почти не осталось – все призваны в армию. На хозяйстве женщины, старики и негодные к службе мужчины.

УЧЕБА

Ленинградское военно-медицинское училище им. Щорса эвакуировано было в г. Омск из Ленинграда. Это училище было самым старым в России. Создано указом Петра I как школа лекарских помощников. Училище выпускало фельдшеров для военно-морского флота и для сухопутных войск. В Омске училище располагалось в старой крепости, построенной в середине XIX века. Училище было под патронажем Военно-медицинской академии. Училищу было присвоено имя героя гражданской войны, легендарного начдива, фельдшера по образованию Н.А.Щорса. При эвакуации из Ленинграда вместе с личным составом и профессорско-преподавательскими кадрами, были вывезены материально-техническая и учебная базы. Училище располагало всем необходимым для подготовки высококвалифицированных специалистов. Оно имело право пользоваться всем необходимым, что было в Омском медицинском институте, особенно анатомическим центром, которого не было в училище. В целом же учебная база училища была на порядок выше институтской, и студенты института периодически пользовались ею. При распределении по подразделениям, я оказался в первом взводе. В роте было четыре взвода по сорок человек. Состав курсантов был неоднороден. По возрасту от 18 до 30 лет. Со средним образованием были единицы. В основном с неполным средним, т.е. с 7 классами школы. В роте были и те, кто уже участвовал в боях. Командиры отделений. Помощники командиров взводов были назначены из курсантов. Командиром первого отделения был назначен курсант Азаров, а помошником командира взвода курсант Соколов, который был переведен в наше училище из авиационного. Курсовым командиром 1 и 2 взводов был лейтенант Коварский – выпускник училища. Начальником училища был подполковник медицинской службы Георгиевский, который в последствии стал генералом и начальником военно-медицинской академии. Высококвалифицированными специалистами были преподаватели. Кандидатов и докторов медицинских наук в училище было больше, чем в медицинском институте. Доброжелательность преподавателей, прекрасная учебная база обеспечивали усвоение материала. Учебная нагрузка была очень большой. По 8-10 часов специальной подготовки, четыре часа самоподготовки, плюс несение внутренней и гарнизонной службы. Учеба увлекла. Я успешно осваивал учебный материал. Особое внимание уделялось военно-полевой хирургии. Практику проходили в военных госпиталях и гражданских поликлиниках. Врачи этих лечебных учреждений высоко оценивали знания и прилежность курсантов при выполнении тех или иных процедур. Курсантам доверяли ассистирование при операциях, дачи наркоза, перевязки при сложных ранениях и многое другое. Конечно, не всем курсантам была под силу учебная нагрузка. Некоторым присваивались сержантские звания, и они отправлялись в части на должности санинструкторов. Немало времени занимала общевойсковая подготовка и медикосанитарная тактика.

В декабре 1942г. пять наиболее успевающих курсантов откомандировали на фронт в качестве стажеров. В их числе оказался и я. Предписание гласило: убыть в распоряжение отдела кадров Главного медикосанитарного управления. В Москву прибыли без приключений. В отделе кадров нас направили на разные фронты. Мне выпала доля убыть на Сталинградский фронт. Добрался туда с большими трудностями. Сначала пристроился в воинский эшелон, идущий на юг. Потом на перекладных. Я потерял счет, сколько раз у меня проверяли документы. Медико-санитарное управление нашел в небольшом селении — какой-то Яр. В отделе кадров встретили неприветливо. Майор (кто он по должности — не знаю) после кратковременного раздумья, сказал: «Прибыла отдельная рота морской пехоты, пойдете туда фельдшером», рассказал, как добраться до станции Гнилоаксайская, где находился медсанбат. Перед этим долго водил пальцем по карте. Вручил предписание. В бланк вписал звание и фамилию. При этом сказал: в медсанбате Вам скажут, где рота. От этой встречи осталось тягостное впечатление. Добрался до медсанбата. После проверки документов сказали, что с роты есть раненые, они расскажут, как добраться до роты. Один матрос с легким ранением вызвался проводить меня в роту. Пришли в роту уже под вечер. Рота занимала оборону недалеко от станции Заря. Доложил командиру роты. При докладе один из присутствующих изрек, что нам еще пацанов не хватало. Командир роты его оборвал, а я стоял как в воду опущенный. Я спросил, где медпункт. Медпункта как такового не было. Командир роты одному из присутствующих сказал, чтобы взял людей для оборудования медпункта и указал место. Пока матросы оборудовали медпункт (землянку), я с одним матросом вернулся в медсанбат, чтобы что-то взять для медпункта. В медсанбате с проволочками ходил от одного начальника к другому, получил перевязочный материал, несколько шин, некоторые медикаменты, необходимые для оказания первой помощи при ранениях. Получилась приличная ноша. Нам с матросом повезло: нас догнала повозка, которая ехала как раз на станцию Заря. Вернулись в роту уже затемно. Командир роты распорядился провести меня по взводам роты. Знакомство было коротким. Матрос говорил: “Это наш доктор”. Рота располагалась в траншеях, периодически была стрельба. При взрывах я кланялся. Матрос подбадривал, мол, привыкай. Вернулись к командиру роты. Матрос доложил, упомянув, что я кланялся от стрельбы. Мне было сказано, что у нас не прячутся и спину не показывают. Я как-то быстро среагировал и сказал: “а если Вас заденет, мне Вас тащить задом наперед?”. Смех присутствующих. Командир роты сказал: “Посмотрим”. В общем, встреча настороженная: чужой человек — как он поведет себя. В роте все друг друга знали. Сформирована рота была в Хабаровске и срочно переброшена под Сталинград. Рота большая. Около 200 человек. Уже несколько дней участвовала в боях, понесла потери. Матроса оставили со мной в качестве санитара. На второй день дали еще одного. Под медпункт приспособили воронку от снаряда, углубили и сделали небольшое перекрытие. Медсанбат был недалеко. Это меня радовало. В восемь утра немцы начали с артиллерийского налета по переднему краю, а потом перенесли огонь в глубину обороны. Было, конечно, страшновато. Но я старался держаться и не показывать виду. Немцы пошли в атаку: танки, бронетранспортеры, а за ними пехота. Наша артиллерия стала вести огонь. Несколько немецких танков загорелись. Матросы, несмотря на холод, снимали шапки и надевали бескозырки. Каски были, но не на головах. Командиры взводов ругались. Бесполезно. Появились раненые. Первый раненый – рана пулевая в плечо. Раздел, перевязал, показал куда идти. Другому раненому то же. Раненых было немало, и в ходе боя их число росло. Робость сама собой прошла. Началась работа. Атаку отбили. Началась эвакуация тяжелораненых. Дали несколько матросов, чтобы уносили раненых в санчасть, а оттуда то повозка, то машина. В основном повозки. Принесли пищу в термосах. Для меня все было ново. Через пару часов вновь атака немцев. Старый сценарий. Артналет, танки и пехота. В мозгу мысль: “Как бы не опозориться”. Опять раненые. По траншее от одного к другому. О ходе боя задумываться было некогда. Главное помощь раненым и их эвакуация. Такая интенсивность боев была еще несколько дней. Командир роты после первых дней моего участия в боях сказал: “Так держать, курсант!”. Интенсивность боев постепенно угасала. Немцы выдохлись.

Потери в роте были большими. В роте осталось меньше ста бойцов. Меня в роте уже считали своим. Роту сменила мотопехота, и нас отвели в тыл. Так состоялось мое боевое крещение. Рота перешла в подчинение мотострелковой бригады. 20.01.1943 года меня откомандировали назад в училище. Получил письменный отзыв. Проводы были теплыми, не обошлось и без выпивки. Так я почувствовал, что значит фронтовая дружба, братство, взаимопомощь и сердечность. В медсануправлении принимал меня уже другой офицер. Поблагодарил за службу. Посоветовал вернуться на этот фронт. Уже в вагоне по пути в г. Омск стал осмысливать весь период стажировки. Начали вырисовываться все плюсы и минусы. Мало уметь оказывать первую помощь раненым, надо еще и решить много организационных вопросов, таких как оборудование медпункта, пополнение медимущества, иметь четкое представление о расположении медчастей, быть в курсе хода боя, путях, методах эвакувации раненых и многое другое. Но окончательное осмысливание пришло уже в училище. Вернулось нас в училище четверо. Один курсант погиб. На стажировке из взвода я был один и с остальными курсантами, что были на стажировке, встречались мимоходом. После того как вручил пакет начальнику учебной части (пакет мне был вручен в отделе кадров медсануправления фронта), я доложил, вернее, рассказал о своей стажировке перед группой начальников и преподавателей училища. При докладе присутствовал и начальник училища. Такие доклады делались и всеми остальными курсантами, кто был на стажировке. Оказалось, что отзыв о моей стажировке был очень положительным. Стажировка курсантов на фронте училищу нужна была для того, чтобы на базе результатов стажировки скорректировать некоторые учебные программы. Особенно это касалось вопросов организации медицинской службы. После доклада начальнику мне предложили написать подробный рапорт о стажировке. Написал. Потом начались доклады о стажировке в каждой роте. Стажировка стажировкой, а учебный процесс-то шел. Пришлось нагонять упущенное. Приходилось догонять не только в часы самоподготовки, но и по ночам. Сейчас, когда прошли годы, трудно себе представить, как за такой короткий срок можно было усвоить такую массу учебного материала.

На госэкзаменах по всем ведущим предметам присутствовали, кроме преподавателей, и старшие товарищи из управления училища. Я окончил училище по первому разряду, т.е. красный диплом, с одной хорошей оценкой по латинскому языку, остальные “отлично”. На митинге всего состава училища зачитали приказ наркома, вручали погоны. Я получил звание лейтенанта медицинской службы и ценный подарок – медицинский диагностический набор.

На следующий день торжественное построение роты. Напутствие начальника училища и команда: “На фронт шагом марш!”. Прощальная песня роты. В одном из корпусов на лекции была рота девчат. Общаться с ними было запрещено. Но молодость брала свое. Девчата спонтанно ушли с лекции, выскочили на плац вместе с нами, несмотря на приказы вернуться на лекцию. Они сопровождали нас до железнодорожного вокзала. По тротуарам на нашем пути собралось много жителей Омска. Впечатление неизгладимое. Так все уговоры были безрезультатны о возвращении в училище. Девичья рота была с нами на вокзале до тех пор, пока не отправился наш эшелон. Вагоны пассажирские. Все привыкли к теплушкам. Удивление и повышенное настроение, но, конечно, каждый про себя думал: а что же дальше? Путь до Москвы занял немного времени. Эйфория в связи с окончанием училища постепенно улеглась. Каждый постепенно начал ощущать себя уже в новом качестве, в качестве офицера. Если раньше мы бы именовались “военфельдшер второго ранга”, то сейчас – офицер. После столь длительной враждебности к этому слову, теперь мы его примеряли к себе.

В училище на занятиях по огневой подготовке нас настраивали на то, чтобы мы в совершенстве освоили все, что будет на вооружении части. Кроме сугубо медико-санитарной работы, я начал осваивать танк, особенно танковое вооружение, обязанности заряжающего и командира танка. Дело дошло до того, что мне разрешили на стрельбище стрелять в роли командира танка. Хочу поведать и о своем первом взыскании. В полк прибыла с курсов медсестра Шпер Светлана Исааковна. Ее определили в роту противотанковых ружей, но размещалась она в санчасти. Экипировали ее и в том числе выдали пистолет. Она за палаткой санчасти к стволу сосны прикрепила лист бумаги и начала стрелять. Дежурный по полку быстро среагировал на стрельбу в расположении части. Разобрался. Стрельбу запретил. Доложил начальнику штаба капитану Ходоричу о ЧП. Меня вызвали в штаб, где не только прочитали нотацию о том, что надо требовать соблюдения дисциплины от своих подчиненных, но и начальник штаба капитан Ходорыч объявил мне устный выговор. Взыскание небольшое, но это первое взыскание за действие подчиненных. В последствии за период службы было немало взысканий за проступки подчиненных, но это было первым, поэтому и запечатлелось в памяти. Пистолет, конечно, я у медсестры отобрал.

Эпизод первый. Танковая армия в Орловской операции выполняла несвойственную ей роль. Мы прогрызали оборону противника. В бою за село Борилово наши атаки не увенчались успехом. В конце дня мы отошли на исходные позиции. У танкистов был неписаный закон — идти на выручку друг к другу. Замечали, если подбили соседнюю машину, выпрыгнул ли экипаж. После боя выясняли по каждому экипажу, кто погиб, кто ранен. Из экипажа лейтенанта Маркова никого не было. Танкисты же видели, что из подбитого танка экипаж выскакивал. Вывод: возможно среди них есть раненые. Ко мне обратились танкисты с вопросом, что делать, и с предложением сходить в тыл к немцам и все выяснить. Танк лейтенанта Маркова был подбит за 2-й траншеей немцев. Сам я ничего решить не мог. Целой гурьбой пошли в штаб полка. Я доложил начальнику штаба капитану Ходорычу о сути просьбы танкистов. Он пригласил командира танка, который видел, что экипаж покидал танк. Точно выяснили место подбитого танка. Начальник штаба некоторое время сомневался, говоря: “Узнать, что с экипажем, узнаем, а скольких из-за этого можем потерять людей”. Решающую роль сыграла его душа танкиста. Разрешил. Местность мы знали. На этой местности провели две неудачные атаки. Тем не менее, распланировали все до мелочей. Пошли я, командир танка — младший лейтенант (к сожалению, не смогу вспомнить его фамилию) и два разведчика из полкового взвода разведки с опытом ведения разведки. Первую траншею немцев прошли удачно. Немцы были в блиндажах, а по траншее патрулировал часовой. В момент, когда он прошел мимо нас, мы затаились около траншеи и перебрались. Вторая траншея вообще не была противником занята: немцы еще вели себя беспечно до нахальства. Мы нашли танк и разошлись по сторонам. Обнаружили рядом с танком трех погибших. Забрали документы у них. Разведчик просигналил:“Ко мне!”. Он в воронке метрах 10-15 от танка нашел раненого лейтенанта Маркова, который был без сознания. Я на быструю руку перевязал. Раненого на плащ-палатку и назад. 2-ю траншею прошли спокойно. Перебраться через первую спокойно не удалось. Так же дождались, когда отойдет часовой. Начали перетаскивать раненого через траншею. В это время лейтенант Марков застонал. Через траншею его все же перетащили. Немец – часовой, наверно, почувствовал что-то неладное и дал очередь из автомата. Сержант-разведчик дал нам с младшим лейтенантом команду: “Тащите! Мы прикроем!”. Было уже не до маскировки. Мы старались изо всех сил как можно дальше удалиться от траншеи немцев. Немцы всполошились. Началась стрельба, к счастью, беспорядочная. Нам повезло и в том, что немцы с запозданием стали пускать осветительные ракеты. Это нас спасло. Наши открыли огонь на флангах от нас, чтобы сбить немцев с панталыку. Это удалось. Этот вариант был предусмотрен майором Ходорычем. На нейтральной полосе нас уже поджидали. Забрали у нас лейтенанта Маркова. Разведчики тоже вернулись. Один был легко ранен. Пока мы не вернулись, весь полк и мотострелки, которые действовали с нами, были на ногах. Боженко занялся раненым и его эвакуацией. Я подробно доложил командиру полка, который был очень недоволен нашей вылазкой. Моральное состояние после этого хождения в тыл к немцам было настолько высоким, что никакими политзанятиями, беседами достичь такого результата было бы невозможно. Каждый внутри себя уяснил, что в трудную минуту никто брошен не будет. Начальник штаба капитан Ходорыч, разрешая вылазки, как раз на это и надеялся. И, конечно, авторитет медиков неизмеримо возрос. Под Киевом, на станции Ворзель мы получали пополнение танков с экипажами. Какая была радость, когда в числе прибывших был и лейтенант Марков.

Эпизод второй. Полк сосредоточился для очередной атаки. Я уже говорил, что мы буквально прогрызали оборону противника. Немцы упорно сопротивлялись днем, а ночью поджигали и отступали на заранее подготовленные позиции. В занятых у немцев траншеях были наши мотострелки. Батальон из нашей бригады. Танкисты располагались метрах в 800 позади от пехоты. Я пошел в траншею на передний край. Добирался по ходам сообщения, по отсечным траншеям. Шел с целью подобрать блиндаж, где бы мог разместиться медпункт при наступлении. Меня всегда сопровождал ординарец Коля Петров, 18-летний паренек. Его мне дали из роты автоматчиков. По штату мне ординарец положен не был. Попали под бомбежку. Немецкие Ю-87 пикировали с таким жутким воем, что очень сильно давило на психику. Кроме бомб сбрасывали пустые бочки, обрезки рельс и др. Все это создавало неимоверный шум. Одна из тяжелых бомб разорвалась недалеко. Меня засыпало. Я очнулся, когда Коля приводил меня в чувство. Оказалось, он находился метрах в 15 от меня. Его то же засыпало, но немного. Он откопался и откопал меня. Я был без сознания. Я очнулся тогда, когда он колдовал надо мной. Взвалил меня на плечи и отнес в ближайшую санчасть. Меня там осмотрели. На затылке слева ранка. Обработали. Вкололи морфий. Я спал. Коля будил меня для того, чтоб я поел. Ребята с батальонного медпункта (нашей бригады) почему-то не сообщили в полк. Несколько дней я у них спал. Морфий делал свое дело. С полка кто-то видел, как меня засыпало, и сообщили в штаб. Писари постарались и отправили извещение на Родину о том, что погиб смертью храбрых. В народе такие извещения окрестили похоронками. Пришли мы в полк. Там великое удивление — ведь они меня похоронили. Потом был смех. Заместитель по политчасти сказал: “Ничего. Будешь жить долго”. Ссадина на затылке заросла. Шрам-рубец остался. Через много лет потребовалось сделать рентген черепа. Обнаружилось, что был перелом левой теменной кости. Это оказалось мое первое ранение. В 1985 году на встрече ветеранов 4 танковой армии в честь 40-летия Победы мы с Колей Петровым встретились. Радость и слезы. Воспоминания. Он после демобилизации обосновался в Средней Азии. Мы долго переписывались. Развал СССР прекратил нашу переписку.

Эпизод третий. После освобождения одного из больших сел, кажется Мощеное, полк сосредоточился на окраине села на скошенном пшеничном поле. Хлеб был собран в копны. Танки и наши санмашины замаскировали снопами пшеницы. На первый взгляд все нормально: то же поле и те же копны. Немецкие самолеты внесли свои коррективы. После первой бомбежки от взрывных волн все снопы разлетелись, и наши танки стали голенькими, т.е. открытыми мишенями. Бомбежка длилась с 8 утра до пяти вечера, с перерывом с 12 до часу дня. Как после выяснилось, мы испытали на себе 1,5 тысячи самолетовылетов. Одна волна самолетов уходила, другая заходила. Пережить бомбежку самое безопасное это в танке. Я тоже забрался в танк, но после следующей серии бомб выскочил из танка и скорее в щель. В щели уже было трое. Практически мы были друг на друге. В одном из перерывов – одни самолеты отбомбились, другая волна была на подходе – перебрался в кювет у грунтовой дороги. Ощущение жуткое. Бомбу видно, как она летит, и кажется, что это твоя. В танке выдержать бомбежку трудно: закрытое пространство, осколки бомб, ударяясь о броню, создают в танке искры от окалины (они, как шмели), танк качает, как на волнах. Танкисты часто прячутся под танк. Это было серьезной ошибкой. Осколки, пробивая катки, или попадают между катков, поражая сразу людей, или, ударяясь о днище, поражают рикошетом. Санитарные машины тоже были взрывами освобождены от маскировки. Недалеко от специализированной нашей санитарки разорвалась бомба. Машина разлетелась как карточный домик. Но удивительно: в машине лежал на носилках тяжело раненый. Его не эвакуировали, потому что медсанбат передислоцировался, и мы пока не знали где он. Раненый вместе с носилками был выброшен. Но не получил ни одной дополнительной царапины. Бывают чудеса. В санитарке было почти все наше медимущество. Все погибло. Когда узнали, где медсанбат, пришлось ехать и выколачивать все необходимое. Медицинские снабженцы, как и все снабженцы, когда что-то выдают, то впечатление такое, что ты залазишь к ним в карман. Тут нужна напористость и нахрапистость. На удивление — ни один танк не был выведен из строя. Вообще-то прямое попадание бомбы в танк явление чересчур редкое. Я такого случая в полку не помню. Среди танкистов было несколько раненых и всё. Ранения под танками. Впоследствии на это явление (ранения под танками) мы обращали внимание на медицинских занятиях.

В один из дней мне доложили, что в полку начальник медицинской службы армии полковник медицинской службы Васильев. Навести марафет не успели. Минут через десять группа офицеров во главе с полковником медицинской службы пришла в санчасть. Как положено, отдал рапорт. Поздоровался и сказал: “Так вот ты какой вояка, расскажи о бое у Хотынца, хочу послушать”. Я сказал, что там воевал не я, а солдаты. Я присутствовал. “Скромность это хорошо. Показывай санчасть” сказал полковник. Он осмотрел амбулатории, там ему представился Боженко, посмотрел землянку. Остался доволен. Спросил, а где живут медсестры. Я показал на землянку. Она была несколько в стороне. Полковник заглянул туда. Там было грязно, неубрано. Остался недоволен. Обращаясь ко мне сказал: “Почему допустили до такого безобразия?”. Я вздумал обратится к нему с просьбой, чтоб двух медсестер убрали с санчасти. В боях я их не видел, да и сейчас редко вижу. Полковник, обращаясь к начальнику медсанслужбы корпуса, сказал чтобы разобрались, так как положение явно не нормально. Полковник ответил, что разберусь, и тут же доложил, что в полку израсходовано более 2-х комплектов индивидуальных перевязочных пакетов. Полковник обратился ко мне. В чем причина? Я доложил, что ранения танкистов, как правило, множественные, обширные ожоги. Одного пакета не хватает на перевязку. Поэтому танкисты имеют, как правило, два пакета. Санинструктору таскать большое количество пакетов невозможно. Полковник Васильев выслушал и сказал, что доводы лейтенанта имеют под собой почву. Начальство уехало.

ЛЬВОВСКО – САНДОМИРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

Полк сосредоточился у села Великий Гай на опушке леса. Офицеры получили топокарты района предстоящих действий. Загружены боеприпасы, на кормах танков бочки с соляркой, бревна для самовытаскивания, в общем, все необходимое. Проведены комсомольские и партийные собрания. Они были открытыми, т.е. на них присутствовал почти весь личный состав. На собраниях были поставлены вопросы: о задачах на предстоящие бои и о приеме в партию на партсобраниях, приеме в комсомол на комсомольских. Если прием в партию был многочисленным, то прием в комсомол единичным. Молодежь и в полку и вновь прибывшие в большинстве своем были уже комсомольцами. К коммунистам молодежь относилась с большим уважением. Подчас слово коммуниста было не менее значимым, чем командирское. В партию шли не ради карьеры, а по зову сердца. Молодежь видела, как воюют коммунисты, и стремилась быть похожей на них. Нам была поставлена задача войти в прорыв, который сделает пехота. На нашем направлении стрелковые части прорвать оборону не смогли. Прорыв был сделан у соседей, где должна войти 3-я танковая армия. Коридор был сделан в 8-12 км шириной. 3-я танковая армия вошла в оперативную глубину. Нас тоже решили пустить по этому коридору. Путаницы было много. Тылы 3-й танковой армии, наши части сгрудились у г. Золочев. Пехота занималась ликвидацией окруженной бродовской группировки. Немцы и эсесовцы дивизии “Галичина” отчаянно сопротивлялись. Немцы стремились во что бы то ни стало закрыть коридор. Наш полк в составе бригады сразу не смог войти в прорыв. Пришлось отбивать контратаки противника, который стремился закрыть коридор. Заместитель по политчасти майор Терновский сказал, что в РТО два танка на ремонте. Командиры танков не обстрелянные. Младшие лейтенанты только с училища. Мне было поручено после ремонта взять их под свою опеку и догнать полк. Полк в это время, отбив контратаки, ушел в оперативную глубину. Наш маршрут проходил по направлению Львова с юга. К утру танки были на ходу и под моим началом стали догонять полк. На окраине Золочева танк нашего полка ремонтировался ремонтной бригадой нашей роты техобслуживания. Автоматчики, которые были на танке, грелись на солнышке. Остановились и общими усилиями неисправность устранили, и уже три машины продолжили путь. Дорога по условиям местности метров на 200-300 простреливалась противником. Мы на больших скоростях проскочили поворот на г. Перемышляны градусов под девяносто. Это был поворот на маршрут полка. Последняя машина на повороте остановилась. Порвалась гусеница. Оставив машины, я бегом к третьей машине, чтоб выяснить, что произошло. Подходя к танку, увидел два виллиса и узнал в выходящем из одного командующего нашей армии генерала Лелюшенко. Доложил, кто я и какая у меня задача. Генерал был рассержен. Их машины тоже обстреляли, а тут дорогу загородил танк. Он потребовал у меня карту и на ней собственноручно нанес маршрут и поставил задачу. Первое: как можно скорее освободить дорогу. Второе: двигаться по намеченному маршруту. Обходить населенные пункты и узлы сопротивления. Перерезать шоссейную дорогу Львов-Самбор и держаться до подхода главных сил. С первым заданием справились быстро. Заменили траки-гусеницы, и освободили проезд. Командующий уехал, а мы еще до нормы довели гусеницы и продолжили путь к г. Перемышляны, обходя его стороной: там шел бой. Двигались ускоренно. В населенные пункты не входили. Но Старое Село, которое находилось на нашем маршруте, обойти было нельзя. Маленькая речушка, а мост через нее только в селе. Тут на грех в одной машине забарахлил мотор. Ремонтники стали исправлять неполадку. В одном из домов шла свадьба. К нам подошел пожилой мужчина – жених и совсем молоденькая невеста. Мужчина был со стаканом самогонки. Предложил мне выпить за новобрачных. Я сказал, что одному пить нельзя. Он отдал стакан невесте, а сам пошел за вторым стаканом. Невеста с дрожью в голосе сказала: “Уезжайте скорее, они из УПА (Украинская Повстанческая Армия)”. Я вылил стакан самогона на землю. Нас из дома видно не было. Нас прикрывал танк. Пришел жених со стаканом. Я сказал, что уже выпил. Он покосился на невесту. Я перед его приходом успел дать команду: “К бою”. Танкисты помаленьку стали поворачивать башни. Ремонтники доложили, что неисправность устранена и мы двинулись дальше. Благодаря девушке – невесте мы избежали возможных эксцессов.

В скорости мы вышли к дороге, к нашему конечному пункту. По дороге двигалась большая колонна машин. В голове колонны танк. Мы сразу развернулись и открыли огонь. Головной танк мы подбили сразу. Он задымил. Еще один танк замыкал колонну. Его мы не заметили. Он поджег танк младшего лейтенанта Мещерского. Экипаж погиб. Обнаружив замыкающий танк, мы с двух танковых орудий подбили его. С открытого места отошли метров на 200-300 на опушку леса и начали расстреливать колонну. На опушке была небольшая насыпь, вроде бруствера. На этом бруствере поставили пулеметы, снятые с танков (лобовые). Откуда-то появился бронетранспортер и два взвода автоматчиков-немцев. Двинулись на нас в атаку, непрерывно строчили из автоматов. Я был за пулеметом. Крик о помощи. Кто-то ранен. Оставив стрелка за пулеметом, побежал на зов — в это время обожгло левую ногу. Добежал до раненого. Там не было ничего страшного. Перевязал себя. Пуля прошла навылет в нижней части бедра, не задев кость. В общем, мы эту атаку отразили и продолжали жечь машины в колонне. Колонна немецких машин была примерно до километра в длину. Дорога была забита горящими машинами. Мы ползадачи выполнили. Теперь осталось держаться и ждать подхода своих. Знали бы немцы, что нас горсточка, наверняка бы смяли. Мы слышали западнее за лесом непрерывный гул машин. Это, возможно, немцы отходили на юг со Львова, боясь окружения. Нас больше немцы не тревожили. Занялся своей раной. Обработал, засыпал стрептоцидом. Забинтовал. Я уже говорил, что помимо сумки с комсомольскими бумагами, носил медицинскую сумку со всем необходимым для оказания помощи при ранениях. Поэтому в полку меня продолжали звать комсомольским доктором. И так – третье ранение.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Заканчивая свои записи, невольно возвращаешься к прожитому и пережитому. Закончилась победоностно война. Позади 1408 дней и ночей неимоверных трудностей и героизма. С гордо поднятой головой фронтовики возвращались домой. С присущим им патриотизмом и великой ответственностью за судьбу Родины. Восстанавливали разрушенное войной народное хозяйство. Возродили и приумножили мощь страны в период сложных послевоенных лет холодной войны. Многие продолжали службу в Вооруженных Силах, передавая молодежи свой огромный фронтовой опыт. Главнокомандующим бронетанковыми войсками Советской Армии стал бывший командир 114 гвардейского танкового полка Курцев Б. В., генералами стали начальник штаба 16 гвардейской пяти орденоносной механизированной бригады Щербак, командир взвода разведки Радугин М.Я., начальник штаба 114 гвардейского танкового полка Меркулов Н.С., полковниками стали связист Скляров А.Г., разведчик Петров В.И., начальник штаба артиллерийского дивизиона Зайцев К.С., командир артиллерийского дивизиона Рубленко М.А., помощник начальника политотдела Иванов М.К. и другие. Помощник начальника политотдела 6 гвардейского механизированного корпуса полковник Дементьев В.Д. стал профессором, доцентами стали полковник Потапов, майор Лившиц Я.С., старший лейтенант Подкин В.А. Все однополчане вели и ведут работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи. Я упомянул только тех, о ком говорится в моих записках. Проходят годы, стареют убеленные сединами ветераны. Но боевая дружба не стареет. Достаточно посмотреть на ветеранов в период встреч на дни Победы, на юбилеи 4 гвардейской танковой армии, на их молодецкий задор, на их крепкую фронтовую солдатскую дружбу. Нужно отдать должное, большую благодарность и признательность Якову Лазаревичу Лившицу за создание Совета ветеранов 4 гвардейской танковой армии и многолетнюю работу в нем. Только благодаря его усилиям ветераны армии узнавали адреса однополчан, их дни рождения. Только его усилиями организовывались встречи ветеранов Армии. На встречах с теплотой вспоминали павших товарищей, кто ушел из жизни уже после войны. Вспоминалась и вспоминается наша комсомольская героическая юность, как бы не излагали историю комсомола современные историки. Комсомол был организацией, воспитывающей патриотизм, гордость за свой народ, интернационализм, организованность и высокие моральные качества у молодежи. С этой организацией связана часть нашей жизни. В комсомоле мы повзрослели, ощутили себя, познали, что значит быть патриотом Родины, что такое войсковое товарищество. Комсомол периода Великой Отечественной войны это многомиллионная армия молодых воинов. Только за годы войны в комсомол вступило десять с половиной миллионов молодых людей. Молодежь с именем Родины шла в атаку и с этим именем погибали. Молодежь периода Великой Отечественной войны — поистине героическое племя. За годы войны 3,5 миллиона комсомольцев награждены орденами и медалями. Более 7 тысяч комсомольцев стали Героями Советского Союза из 11 тысяч, получивших это высокое звание за все годы войны. Из 104 воинов, удостоенных этого звания дважды, 60 комсомольцев. Это героическое племя вписало в нашу историю незабываемые страницы. Память о героических защитниках Родины вечна. Главная цель этих записок состоит в том, чтобы показать как 17-18 летние юноши и девушки, придя в Армию, на фронт, быстро взрослели, мужали и становились закаленными воинами. Это особенно относится к воинам 1923 г. рождения. Этот год по статистике и по истории стал называться “погибшим годом”. Из ста юношей и девушек, участвующих в боях, в живых остался один. Страшная цифра. Я не собираюсь умалить воинов других годов рождения. Останавливаюсь на этом годе рождения только потому, что родился в этом году и оказался по счастливой случайности в числе этого одного процента оставшихся в живых.

Я безмерно благодарен моим однополчанам, которые поделились со мной своими воспоминаниями, которые запечатлелись в их памяти. Их фамилии следует назвать: Ривж В.Е., Барабанов П.И., Радугин М.Я., Ходжаян А.А., Васин И.В., Седов Г.И., Халезин П.И., Крохмаль А.П., Деревянко И.Х., Серовский Н.Д., Александров М.М., Сметанин М.В., Миронов Ф.И., Зайцев К.С., Полташевский Ю.В., Пельц С.Г.

Время неумолимо. Нас – фронтовиков осталось не много. Эти записки предназначены потомкам, чтобы, читая их, они прониклись гордостью своих предков и стали бы такими патриотами и так же любили и защищали свою Родину, как это делали мы.

Прислал: Святослав Денисенко